19 июля Большой театр открыл трехнедельные гастроли балетной труппы в лондонском Королевском оперном театре Ковент-Гарден. В туманный Альбион отправилась вся грациозная "тяжелая артиллерия" солистов. На первом же спектакле баснословно чопорную (но и благодарную) британскую публику атаковали зажигательным "Дон Кихотом". Партию Китри станцевала Мария Александрова, получившая в этом сезоне статус примы и отличившаяся в ходе декабрьских гастролей в парижской Гранд-опера.

Александрова – уникум: никогда не имела балетных кумиров, но всегда хотела танцевать. Причем именно в Большом. В ее карьере были моменты взлетов и торможений (похоже, случившихся не по ее вине). Недавние гастроли в парижской Гранд-опера подтвердили квалификацию артистки и оказались ее триумфом. Одним из главных событий минувшего сезона стала и для театра, и для самой примы роль Джульетты, которую она тоже покажет на сцене Ковент-Гарден. (Маша танцует в пяти спектаклях из шести, которые будут там представлены.)

— Когда-то англичане испытали культурный шок, увидев Уланову в классической версии "Ромео и Джульетты". Сейчас Большой везет в Лондон радикальную постановку Доннеллана-Поклитару, далекую от балетного академизма. Вам не страшно в ней участвовать?

— А почему я должна бояться? Примут — хорошо, не примут — в этом не будет моей вины, я делаю свою работу, выкладываясь на сто процентов. Если б я гналась за популярностью, то опасность разочаровать балетный истеблишмент меня бы пугала. Страх появляется тогда, когда рискуешь что-то потерять. Но у меня никто не отнимет моей профессии. Даже если англичане не примут "Ромео и Джульетту".

— Еще в 2000 году вы станцевали Китри в "Дон Кихоте". Но позже, в концерте к 225-летию Большого театра, отчего-то снова вышли лишь в вариации. Не означает ли это, что впали было в немилость в глазах очередного балетного куратора, но теперь справедливость восстановлена?

— Времена грандиозных злодеев в духе Александра Дюма давно миновали. Считать, что ты попадаешь в опалу к какому-то монстру, который поставил на тебе крест и все усилия направил на твое изничтожение, довольно глупо. Просто так сложилось — у меня были тяжелые времена в театре. Но они же были и прекрасными: как раз тогда я поняла, что действительно люблю эту профессию. Даже в непростой ситуации мне нравится ею заниматься.

— Выходит, профессиональные стрессы для вас даже не персонифицированы? Но разве не с Вячеславом Гордеевым вы вели переговоры о вступлении в труппу и разве не он сослал вас в кордебалет после вашего триумфа на Московском международном конкурсе?

— Когда я пришла в театр, Гордеева уже не было... Да, я получила золотую медаль на Московском международном конкурсе артистов балета, но в театре с такими мощными традициями вдруг физически ощутила, что я опять всего лишь ученица.

— Все же скажите, на вас как-то отражалась частая смена балетного руководства в Большом?

— Безусловно, отражалась. Но...

— Каким образом? Имена называть не обязательно.

— Вы думаете, я боюсь? Ошибаетесь: я просто смотрю на это по-другому. Не верю, что только из-за того, что человек чувствует собственную силу, он может взять и сломать судьбу другого человека. Все в этой жизни делается исключительно по слабости.

— То есть как?

— Да так. Какие-то вопросы просто легче не решать. Все стремятся к простоте, бегут от проблем. Я могу повторить: времена сильных людей, к сожалению, канули в Лету. А когда ты понимаешь, исходя из какой именно слабости человек действует, то не можешь от него потребовать проявления силы. Ясно же, что иначе он поступать не может.

— Теперь, когда вы прима, вы, наверное, можете более решительно настаивать на своих профессиональных интересах? Скажем, заявить руководству: "Я готова открывать гастроли в Ковент-Гарден партией Китри, но в следующем сезоне хотела бы пять раз выйти на сцену Большого в "Легенде о любви".

— Если я поставлю условия, то и мне их тоже поставят. Я не хочу открывать счет: "сначала ты мне заплати — потом я тебе заплачу". Не хочу хотя бы потому, что плата с каждым разом возрастает. К тому же если ты причинил кому-то боль, она возвратится к тебе бумерангом.

— О какой боли вы говорите?

— Поймите, если я стала примой, то это не значит, что могу перешагнуть через других танцовщиц. Есть множество прекрасных балерин — я же не Господь Бог, чтобы отбирать у них спектакли. Я уважаю людей, которые старше меня; настанет время — я приду к тому же рубежу, у которого стоят сейчас они. Я знаю, как это тяжело.

— При Григоровиче в театре царила абсолютная монархия, а сейчас, наверное, двоевластие? Какие-то решения Ратманского, надо полагать, корректирует Иксанов?

— Я не в теме, на их совещаниях не бываю.

— Ну а, скажем, Григорович вправе определять состав исполнителей своего спектакля в каждом конкретном случае? Не может быть, чтобы, возобновив все ту же "Легенду о любви", он тихо устранился!

— Знаете, бывают разные ситуации. Иногда театр настаивает на своем абсолютном праве ставить в спектакль того, кого считает нужным. Иногда возникает разговор о предпочтениях Юрия Николаевича... И тот и другой варианты имеют место.

— По-моему, в Большом есть что-то вроде консервативного лобби. Как оно реагировало на "Ромео и Джульетту" — постановку, чуждую академическим канонам?

— Все зависит от степени окостенелости этих консерваторов. Есть ведь и такие, кто готов "бить в набат", даже не посмотрев спектакля: требовать убрать его со священных подмостков...

— Что называется, дурную траву с поля вон?

— Естественно. Всегда существуют недовольные. Но протестная группа, которая считает, что в Большом не место неакадемическому танцу, вряд ли чего-то добьется. Просто время берет свое. Хотя с другой стороны, я и сама вам скажу, что "Ромео..." — балет неоднозначный. Допустим, в техническом отношении он мне ничего не прибавил. Зато принес колоссальную пользу в том смысле, что я впервые в жизни позволила себе быть на сцене стопроцентно естественной — я никого не играла, не изображала. Честно говоря, этот спектакль впервые заставил меня задуматься о том, для чего и для кого я вообще танцую: для зрителя или для себя? "Ромео и Джульетту" Доннеллана-Поклитару невозможно станцевать для зрителя — возникает привкус фальши. Там ведь и спрятаться не за что: не укроешься за красотой формы (ее нет), не блеснешь безупречными фуэте. Я там такая, какой могу быть одна в своей комнате, когда меня никто не видит. Все скелеты, аккуратно сложенные в моем домашнем шкафу, в этом спектакле извлечены наружу.

— Скажите, с приходом Захаровой конкуренция в театре усилилась? Или партию Жизели, которая ей досталась, вы танцевать не предполагаете?

— Почему? Как раз образ Жизели мне очень нравится. (Хотя, конечно, могут сказать, что это не мое амплуа, не мой типаж.) Что касается конкуренции, то я, наверное, просто неконкурентноспособна. В том смысле, что не болею и не мучаюсь вопросом соперничества.

— Насколько я понимаю, зарплата в Большом не так уж велика. Главные финансовые поступления артистов – выплаты за разовые выходы.

— Да, за количество спектаклей.

— А за выступления в том же Ковент-Гарден вы получите больший гонорар, чем если бы столько же раз станцевали дома?

— На ставке примы-балерины особой разницы нет, но для других категорий она заметна. Ну а уж если куда-то выезжаешь индивидуально или участвуешь в гала-концерте звезды, то гонорары еще выше.

— Я знаю, что вы дистанцировались от клаки — группы поклонников, которые ходят по пятам за любимым артистом и кричат "браво!" на спектаклях. Она вам не мстит за вашу холодность?

— Думаю, этим людям неприятно, что на них не обращают внимания и не испытывают в них никакой нужды. Но реагировать на их выпады я не буду. Мне это неинтересно.

— Могут ведь и нагадить: кажется, был случай, когда кому-то из звезд бросили на сцену веник...

— Они вправе выражать свои эмоции доступными способами. Но ответа не последует.

— А в театре у вас есть недоброжелатели?

— Таких, чтобы последовательно вредили, я не знаю. Но существуют люди, которые просто физически не переносят моего общества. Я отношусь к этому спокойно, потому что... потому что и сама кое-кого недолюбливаю.

— Но объектом интриги себя не ощущали?

— Интриганов из любви к искусству просто не встречала. Ведь у каждого есть цель, к которой он стремится. Если кому-то нужно срубить дерево — он его срубит. А то, что случайно завалит три соседних кустика, на это можно и не обращать внимания.

— Работа в Большом повлияла на ваш характер?

— Конечно. Сначала я дико боролась, хотела самоутвердиться, занять какое-то заметное место. Потом поняла, что, мягко говоря, увлеклась чем-то не тем. А успокоившись, вскоре обнаружила, что свое место таки нашла — что мне интересно. Когда удалось изжить в себе это чувство непрерывной войны, бесконечной борьбы, вдруг пришло признание.

— Вы стали внутренне гармоничнее?

— Знаете, да. Но не скажу, чтоб гармония на меня с неба свалилась. Я над этим работала. Я ведь очень темпераментный человек — из тех, кто если уж выпустил эмоции на волю, то испепелит все вокруг и останется в одиночестве. Но сегодня многие из моих новых знакомых говорят: "Ты такая зайка!" А я про себя думаю: знали бы они!..

— У вас есть какая-то группа поддержки? Чья-то надежная спина вас страхует?

— Всеми сегодняшними успехами я обязана своему педагогу Татьяне Голиковой.

— Педагогу — само собой. Но, может быть, существуют какие-то влиятельные люди, которые вас патронируют, оттого вы такая бесстрашная?

— Я, в общем-то, не очень нуждаюсь; в их поддержке. Столько раз начинала заново, что если, чего доброго, сейчас все снова рухнет – ну допустим, меня опять сошлют в кордебалет, — это уже не страшно: начну еще раз. А насчет участия влиятельных людей... Мои близкие всегда хотели, чтобы я повнимательней к ним относилась. Меня поругивали, что я не очень-то обращаю на них внимание.

— Но вы по-прежнему не обращаете?

— Конечно, приятно, когда приходит человек и говорит: "Я могу вам помочь". Я всегда вежливо отвечаю: "Спасибо". И добавляю: "Помощь пока не нужна". Как бы вам объяснить?.. В этом есть какое-то лукавство. Все равно ведь ты выходишь на сцену без мамы, без папы, без "денежного мешка", который тебя опекает. Когда мои близкие в который раз твердят, что хотели бы видеть рядом со мной сильного человека, я спрашиваю: "А в чем заключается эта сила?" Она ведь явно не в деньгах. По-моему, сильных людей очень мало. И делает их сильными не миллионное состояние.

— А любовь способствует творчеству? Или, наоборот, препятствует?

— Ой, вы знаете, творческие люди мучат себя по-разному. Некоторым нужно постоянное ощущение влюбленности, разрывов, примирений. Но я не очень-то люблю подобные драмы. Хотя они создают некоторый эмоциональный багаж, на который можно опереться в творчестве. В моей жизни, например, была очень тяжелая ситуация, когда умер папа. Это случилось, когда мне едва исполнилось 18 лет: я только что окончила школу и собиралась поступать в театр. И впервые тогда ощутила, что такое деньги и как непросто их заработать. Очень остро почувствовала, что детство закончилось, что надо начинать жить как-то по-взрослому. Словом, это был рубеж. И если в работе нужно включить сильную эмоцию, то достаточно об этом вспомнить — и пожалуйста: я могу вам сию минуту запросто заплакать, не сходя с места. Но новых потрясений в жизни я не хочу — наоборот, хочу радости. Почему и говорю, что я не очень сильный человек — драмы меня не закаляют.

Беседовала Татьяна Рассказова