|
— Можно сказать, что недавние гастроли в Париже заново открыли миру
Большой театр. А парижане нашли для себя новую любовь — балерину Марию
Александрову. Вы как-то специально настраивались на эти гастроли?
— Никак не настраивалась. Потому что на эти мысли времени не хватало:
сезон настолько интенсивный, и слава Богу, что я не накручивала себя.
В ноябре у меня была Аспиччия в "Дочери фараона", в середине декабря —
премьера "Ромео и Джульетты", потом я уезжала на концерты к Владимиру
Малахову. Я просто знала, что, когда вернусь, у меня будет два дня на
то, чтобы собраться и поехать в Париж, а в Париже опять будет много работы.
Но готовлюсь ко всем своим спектаклям я одинаково, будь то Савонлинна
или Париж. И не могу сказать, что танцевать в Москве — это для меня что-то
обыденное. Здесь, на нашей сцене, есть такой адреналин, которого я нигде
больше не испытала. Я волнуюсь здесь гораздо больше, чем где-то.
— Это был Ваш первый визит в Париж?
— Я приезжала раньше на два дня, просто как турист. А танцевала первый
раз. Я открыла для себя Париж — и не хочу закрывать.
— Насколько комфортно было Вам в Palais Garnier?
— Потрясающе. Как внешне, так и внутренне. Он, конечно, грандиозный —
просто огромный. Может, чуть меньше, чем наш театр с Новой сценой вместе.
И очень продуманный. Там всё рассчитано и очень удобно — залы большие,
красивые, чистые. Огромные потолки, огромные коридоры. Зрительская часть
безумно красивая, актерская не столь — это все-таки рабочее пространство.
Но аккуратизм присутствует во всем.
— Версальский театр произвел меньшее впечатление?
— Впечатление было своеобразное. Полное ощущение старины. Сам театр —
абсолютно деревянный, при этом расписанный под мрамор. Там даже запах
— и тот "пахнет" стариной.
— Вы легко адаптируетесь к новым сценическим условиям?
— Я их принимаю. Достаточно полчаса, чтобы обдумать свое поведение на
сцене — и всё. Я же нормальный человек, понимаю, что не могу театр перестроить.
— "Светлый ручей" был поставлен с учетом камерных размеров Новой сцены.
Наверное, над ним пришлось думать больше всего?
— Palais Garnier — очень интересный театр: сцена большая, а ощущение,
как будто зритель рядом с вами, на сцене. Зал по вместительности огромный,
но он не так удален от сцены, как у нас. В Большом театре огромная оркестровая
яма, рампа. Всё это даёт эффект телевизора, когда тебе ясно дают понять,
что сцена отделена от зрительного зала. В Opera зал и сцена — как одно
пространство, со сцены прямо рукой подать до зрителей. То есть не надо
было ничего укрупнять. Наоборот, приходилось чуть подниматься, чтобы не
было ощущения, что мы играем на публику.
— А парижская публика отличается от московской?
— Нас всех пугали, что они такие сдержанные… Оказалось, совершенно нормальные
люди, так же на все реагируют, так же им смешно на "Светлом ручье".
— Весь нынешний балетный сезон наши балетоманы обсуждают Ваше соперничество
со Светланой Захаровой. В Париже к этому тоже проявляли интерес?
— Я с этой проблемой никак не связана. У меня нет задачи кого-то перепрыгнуть,
кому-то что-то доказать. Если заниматься соревнованием, есть очень большой
шанс потерять себя. Я слишком долго искала, кто я есть в этом театре и
что я могу, чтобы сейчас терять время, направляя свои мысли в сторону
другого человека. У меня своя жизнь, и мне она гораздо интереснее, чем
чья-то еще.
— Ваш феерический успех в Париже что-то в этой жизни изменил?
— Пожалуй, я поняла, что нужно иногда всё начинать заново. Нельзя отдыхать,
нельзя расслабляться. Хотя иногда очень хочется — человек просто так устроен.
Я не могу сказать, что я проснулась — и почувствовала облегчение. Всё
это идет помимо меня: люди обсуждают мой успех, но они обсуждают собственные
впечатления, собственные переживания. Я очень рада, что в них проснулись
такие эмоции, но они не мои, это эмоции других людей.
— Вы чувствуете, что отношение к Вам изменилось?
— Но ведь нет гарантии, что со временем оно не изменится еще раз. Я человек
и могу делать ошибки. И совершенно не боюсь этих ошибок. Наоборот, они
меня учат. Но стало теплее, безусловно. Люди здороваются и поздравляют
меня. С другой стороны, я не знаю, с чем поздравляют — это не день рождения...
Смешно, наверное, звучит, но я думаю, на самом деле люди поздравляют себя
с тем, что они увидели.
— А Вы сами понимали, что провели парижские спектакли с необыкновенным
подъемом?
— Дело даже не в подъеме. Я на каждом спектакле оставляю на сцене всё,
что во мне есть. И досконально помню каждый случай, когда не могла выложиться
на 100 процентов. Но когда я в Париже танцевала Аспиччию, мне казалось,
что душа пела. Первый раз я в себе это ощутила. Мне нравился сам город,
мне нравилось ощущение на сцене, было приятно, что специально на мой спектакль
приехала мой педагог Татьяна Николаевна Голикова. Было очень хорошо, я
не напрягалась совершенно. Может, смогла что-то внутри отпустить. Но ничего
специального я для этого ощущения не делала.
— А о самом Париже впечатления остались? Или только о сцене?
— Париж — самое яркое впечатление. Я думаю, в этом городе надо побывать
каждому человеку: он дает такое ощущение, что ты можешь чуть-чуть расслабиться,
можешь ни за что не волноваться. Поэтому приехать в Париж нужно, чтобы
просто вернуться к себе. Ты можешь зайти в любую улочку и увидеть посредине
какого-то двора совершенно офигенный фонтан. И для тебя эта улочка уже
не становится серой и обычной. Ходишь — и глаза не закрываются. После
Парижа я уехала в Питер и сразу же ощутила контраст. Здесь холод, и ты
не можешь прогуляться больше 15 минут, потому что замерзнешь, как цуцик.
Грязно, потому что таких атмосферных осадков, как у нас, в Европе просто
не выпадает. У них нет такого количества дождя со снегом. Это подсознательное
давление здесь очень сильное. А там зимой цветут цветы. Дождик капает,
но под ногами чисто. Есть ощущение приятной жизни. Я в магазины заходила
три раза. А больше мне не надо было, потому что меня привлекал сам город.
Безумно вкусные кондитерские (все балерины любят сладкое) — там все милое,
душевное, со вкусом. Мне очень понравилось именно это ощущение: там, даже
если ты проводишь время очень интенсивно, ты проведешь его с легкостью
и очень спокойно.
Анна Галайда
Газета "Большой театр", 2004, № 3, февраль.
|
